От редактора

Данное издание выходит как итог десятилетних исследований Института социально-экономических и энергетических проблем Севера Коми НЦ УрО РАН ситуации перелома – социальной трансформации в период рыночных реформ. Плановая экономика, всеобщая занятость, уравнительное распределение и жизнь вне категорий бедности – остались в прошлом. Эпицентр стабильности социального устройства, по замыслу реформаторов, должен был переместиться в плоскость рыночных, а не государственных регуляторов. Однако реальность оказалась богаче либеральных экономических схем. Надежды на саморегулирующийся рынок не оправдались и во многом в силу недооценки социального фактора. Пришло время подводить итоги реализации капиталистического проекта и ответить на вопросы, в каком направлении движется наше общество и что стало фундаментом объединения основных экономических субъектов?

Авторы сборника исследуют процессы социальной трансформации на фоне общероссийской действительности, но в рамках конкретного региона с учетом его северных особенностей. Республика Коми представлена как своего рода исследовательская площадка, где проверяются новые концепции и методики, апробируются возможности совместного творчества социологов, экономистов и эконом-географов. Данное издание вносит социальную  составляющую в экономический анализ. Некоторые статьи непосредственно отражают результаты российско-американского научно-исследовательского проекта «Экономическая инволюция в России», выполненного под руководством М.Буравого, профессора социологии Калифорнийского университета (Беркли, США). Вместе с тем важно отметить, что здесь не только подводятся итоги, но и показывается каркас социального порядка, который будет определять последующее развитие. Основанием этого каркаса является модель оптимального сочетания государственных и рыночных механизмов регулирования хозяйственного строительства.

В структуре сборника можно выделить две части. Первая представляет институциональный анализ перехода к рыночной экономике на макро-уровне.

В статье М.Буравого, на протяжении 90-х гг. проводящего свои исследования в Республике Коми, отмечается, что происходит переоткрывание России для социальных наук: на смену проблематике тоталитаризма приходит проблематика демократии и рынка. Он показал важную роль государственной политики в управлении экономикой. Автор стремится понять общие и специфические черты российской трансформации и указывает на несостоятельность теологических концепций и неолиберализма.

Особенно хотелось бы обратить внимание читателя на интересную (и, по нашему мнению, правомерную) трактовку вопроса о происхождении саморегулирующегося рынка: это результат не эволюции, а преднамеренного политического вмешательства. Естественным продуктом истории хозяйства с самого начала является (или должен являться) рынок, регулируемый обществом. Более того, регулирование рассматривается как первотолчок рынка, а последний, в свою очередь, – в виде стимулятора регулирования в направлении постоянного поиска новых сочетаний рынка и общества.

Из исторического анализа такого рода сочетаний, представленных М.Буравым, можно сделать вывод об отсутствии естественных начал для формирования тоталитарной и либерально-рыночной экономик, являющихся продуктом политики. Обе эти крайности (в силу своей противоестественности) представляют угрозу разрушения всех культурных и моральных устоев общества, в чем М.Буравой солидарен с Карлом Поланьи, написавшем еще в 40-х гг. ХХ в. книгу «Великая трансформация». Именно идеи этого автора (мало известного в России) служат отправной точкой анализа потенциала и направлений российских экономических реформ.

Какой же вывод делает М. Буравой с помощью такого анализа? Он утверждает, что государство России 90-х гг. оказалось неспособным защитить общество от захватнического рынка; оно стало орудием рыночного фундаментализма, но не органом социальной защиты. Государство оказалось в плену рыночного утопизма, может быть, не подозревая его крайне реакционного характера. Именно утопия саморегулирующегося рынка приводит к разочарованию идеями либеральной экономики и к мысли о необходимости тоталитарной экономики, например, сталинского или пиночетовского типа. По мнению М.Буравого, угроза такого «скачка в противоположность» для России имеет, скорее, теоретический, чем практический характер. И вот по какой причине.

Результатом реформ 90-х гг. стало усиление эксплуатации. Это могло бы консолидировать трудящихся в борьбе с бедностью и мафиозной экономикой, что, в свою очередь, явилось бы поводом для изменений, в том числе не исключено и в сторону тоталитаризма. Однако результатом реформ стало не только усиление эксплуатации, но, главным образом, – замыкание общества в самом себе. Россияне не столько сломались, сколько замкнулись, отгородились от государства и других сил, способныых уничтожить общество; они устранили свою активность как целостной общности, а потому руководителям страны, партиям и профсоюзам не удается поднять коллективную волю народа на любые политические или экономические проекты. Государство утратило связь с большинством населения, все более и более замыкающегося в примитивном мире выживания через мелкотоварное производство. Но на этой почве произрастает другая угроза – неофеодализма, региональные и функциональные структуры которого становятся колониальными придатками глобальной экономики.

В итоге несостоятельность теорий и политэкономических практик тоталитаризма и либерализма показана весьма убедительно. Они, действительно, чреваты угрозами развала социальных и культурных устоев общества. Но вместе с тем замечу, что Майкл Буравой не только устанавливает такого рода угрозы, но и выявляет источники и движущие силы противодействия им. Примечательно, что этот американский социолог, в отличие от некоторых своих соотечественников, не поучает россиян азам свободной рыночной экономики, а стремится выявить объективную основу социального благополучия в рамках новых сочетаний рынка и общества, соответствующих требованиям устойчивого развития.

Важнейшим характеристикам и моделированию благосостояния населения посвящена статья В.И.Акопова и Ю.А.Гаджиева. Они исследуют взаимосвязь макроэкономических и социальных показателей в определенной логической последовательности: этические принципы – социальные ценности – принципы государственного регулирования хозяйства – конкретные формы выражения социальной политики – уровень и качество жизни населения.

Действующая в России система обеспечения благосостояния в малой мере соответствует статусу социального государства. Формально она ближе к параметрам либеральной экономики. В нашей стране сложились механизмы распределения и перераспределения доходов не в пользу основной части населения; чрезмерно высока дифференциация по уровню жизни; нарушены пропорции в структуре затрат в силу крайне низкой доли заработной платы; «не работают» социальные стандарты жизнеобеспечения из-за их низкого уровня и слабой территориальной привязки; усиленно продвигается механизм коммерциализации сферы социальных услуг, несмотря на низкие доходы населения. Социальная неустойчивость обусловлена также нарушением принципов бюджетного федерализма. Это видно в усилении централизации налоговых поступлений и других платежей в федеральном бюджете, дисбалансе между доходами территориальных бюджетов и полномочиями субъектов Федерации и органов местного самоуправления в социальной сфере.

Понятно, что социальные параметры тесно связаны с уровнем экономики. Однако при одном и том же уровне развития производительных сил эта связь может быть различной в зависимости от политических установок. Чтобы разброс мнений и решений свести к минимуму, необходимо придерживаться определенных правил. Без такого рода правил трудно, например, объяснить, почему в Республике Коми за период 1992-1999 гг. социальные расходы сократились с 20,4 до 13,3% внутреннего регионального продукта (ВРП). В общих чертах ясно, что это обусловлено не столько инфляцией, сколько отходом от научно обоснованных параметров социального развития и игнорированием политиками северной специфики данного региона.

В.И.Акопов и Ю.А.Гаджиев установили, что одним из условий устойчивого развития северного региона (Республики Коми) является обеспечение социальных расходов на уровне 22-26% и налоговой нагрузки – на отметке 32-36% от валового регионального продукта. В настоящее время движение в сторону этих параметров сдерживается низким уровнем оплаты труда и пенсий. Ограничены возможности увеличить рост потребительских расходов населения и тем самым способствовать росту производства и налогооблагаемой базы. Из этого противоречия видно, что благосостояние является функцией экономического роста, так же, как и экономический рост – функцией благосостояния. Поэтому разрешение противоречия возможно, если благосостояние будет рассматриваться в виде системного образования доходов и потребления, государственных социальных гарантий, социальной защиты и социального страхования, т.е. в виде определенной социально-экономической модели.

В работе Е.В.Истоминой исследуется влияние структурных преобразований в экономике на занятость населения. Прежде всего обращается внимание на связь экономики и демографии. Кризис не мог не отразиться на численности населения; три четверти общей величины ее сокращения обусловлены отрицательным влиянием революционного реформирования. В конце 80-х гг. ХХ в. демографический потенциал регионов европейского Севера был достаточен для расширенного воспроизводства населения. Затем он был чрезмерно подорван и лишь при определенных условиях может вновь достичь уровня самодостаточности (при минимальной внешней миграции) примерно к 2015 г. Этот фактор надо учитывать при изучении и планировании трудовых ресурсов.

Следующий факт – изменение структуры экономически активного населения: прослеживаются тенденции расширения нерегулируемой и неформальной занятости молодежи, снижения уровня работоспособности лиц предпенсионных и пенсионных возрастов (преждевременная усталость), уменьшение трудоспособного населения и соответствующее возрастание на него экономической нагрузки, рост безработицы и др. Нельзя обойти вниманием сдвиги в отраслевой структуре занятости в пользу непроизводственной сферы и управления. Формально их можно оценить положительно, поскольку в странах с развитой экономикой сектор услуг выходит на первое место. Но по существу, мы наблюдаем, механическое перераспределение труда по отраслям хозяйства, когда расширение непроизводственных отраслей в силу их низкой технологической организации приводит к общему снижению уровня производительности. Противоречивой является и территориальная структура занятого в хозяйстве населения. Курс на ускоренное закрытие нерентабельных шахт Печорского угольного бассейна привел не только к сокращению работающих в районах Крайнего (Дальнего) Севера, но и к росту безработных. Безработица для Дальнего Севера противоестественна. Чрезвычайно высокой оказалась безработица в сельских и промысловых районах Среднего и Ближнего Севера; сельское и лесное хозяйство, лесозаготовительная промышленность наиболее пострадали от экономического кризиса.

Основными факторами сокращения занятости являются уменьшение средств труда в результате их износа и старения, свертывание производственной базы, перепрофилирование хозяйственной деятельности, сокращение спроса на продукцию, низкий уровень конкурентоспособности, снижение уровня управления и организации, в том числе по причине смены собственника и т.п. При этом редко можно наблюдать сокращение занятости в результате научно-технического прогресса.

Хозяйственная ситуация в настоящее время такова, что обязательным становится активное государственное регулирование рынка труда. Это касается информации, оказания посреднических услуг, стимулирования альтернативных форм занятости, организации профессиональной подготовки кадров, помощи  самореализации человека в труде.

Вторая часть сборника представляет анализ социальной ситуации на микро-уровне: каким образом реагирует человек, принадлежащий к определенной группе населения, на изменения в сфере производства и распределения, как он «вписывается» в новые рыночные условия. В.А.Сидорова доказывает, что уровень адаптации населения к реформам зависит от способности тех или иных социальных групп использовать свои экономический и социокультурный потенциалы в хозяйственной деятельности и тем самым повышать уровень собственного благосостояния. Ключевым понятием здесь становится «деятельность» – попытки улучшить материальное положение семьи. Направления и виды экономического поведения свидетельствуют о характере социальной адаптации. Наиболее распространенной формой приспособления населения к меняющимся условиям хозяйствования становится диверсификация экономической активности. Даже наиболее адаптивные группы используют все возможные источники доходов, включая социальные пособия и натуральные доходы от приусадебного участка. Чем ниже уровень жизни и адаптации семей, тем меньше источников доходов  и соответственно возможностей для компенсации утраченных в ходе рыночных реформ благ. Как правило, такие домохозяйства меньше подрабатывают или занимаются приусадебным хозяйством. Однако в них сильнее распространены родственная помощь и социальная поддержка. Модель рыночного поведения, ориентированная на профессиональную специализацию, дополнительные заработки или смену прежней работы на высокооплачиваемую, проявляется лишь в адаптивной группе, составляющей шестую часть населения. Ее распространение и просачивание вниз зависят не столько от намерений людей, сколько от соответствующих институциональных и экономических условий. Об этом красноречиво свидетельствуют территориальные различия в степени адаптации и их очевидная связь с уровнем экономического благополучия городов и районов: чем депрессивнее район, тем ниже доля адаптированных. Иными словами, в условиях социальных изменений распространяются комплексные стратегии. Возможность их специализации зависит от государственной политики и учета в ней социального фактора.

Далее речь идет о тех, кто испытал нисходящую социальную мобильность и оказался в бедности. Это наиболее распространенная категория, составляющая по разным оценкам до половины населения страны. Положение этой группы определяет сегодня перспективы формирования постоянно бедных. С.С.Ярошенко исследует гендерные различия стратегий занятости официальных бедных (на примере г. Сыктывкара). Общепринято для развитых капиталистических стран связывать бедность с безработицей мужчин, вызванной структурными дисбалансами на рынке труда. В нашей стране при сохранении традиции двойной занятости, когда для обеспечения материального достатка требуется занятость обоих партнеров или всех взрослых членов семьи, воспроизводство бедности имеет гендерную подоплеку иного рода: не потеря работы мужчинами, а их занятость на малооплачиваемых рабочих местах делает их ненадежными кормильцами и партнерами в деле обеспечения семьи. Ответственность за содержание домохозяйства все больше перекладывается на женские плечи, чей успех в данном направлении сильно ограничен существующей на рынке труда дискриминацией: сегрегацией женщин в малооплачиваемых отраслях экономики, более низкой по сравнению с мужчинами оплатой женского труда, орпавдываемой удобным графиком работы.

В результате происходит инверсия гендерных ролей: повышается значимость дохода женских рабочих мест, ориентированных, скорее, на гибкий график работы, нежели на высокую оплату труда. Стабильность оплаты делает эти рабочие места доходными, но не может реально влиять на кардинальное изменение ситуации в семье. Женщины становятся кормильцами поневоле, пока мужчины  меняют рабочие места в поисках высоких доходов, чередуя периоды занятости и безработицы. Затянувшиеся поиски ведут к  деквалификации и еще большему снижению шансов на рынке труда.

При неизменности внешних условий трансформация советской модели взаимной ответственности за обеспечение семьи и женской ответственности за ведение домашнего хозяйства зависит лишь от ситуации в домохозяйстве.

Т.С.Лыткина анализирует характер влияния домохозяйства на экономическое поведение мужчин и женщин из числа официальных бедных. Поскольку домохозяйство, а не сфера производства становится центром экономической активности, то гендерные отношения внутри семьи приобретают особую значимость. Казалось бы, именно способность перераспределения обязанностей в семье в зависимости от успеха на рынке труда одного из партнеров является залогом семейного благополучия. Однако автор делает вывод, что в бедных семьях такого перераспределения не происходит. Автор доказывает, что советская практика распределения обязанностей в семье: взаимного обеспечения семьи и женской ответственности за ведение домашнего хозяйства, – сохраняется в настоящее время. Она проявляется в гипертрофированной роли мужчины в качестве кормильца и добытчика вне домашней экономики. Неспособность мужчины реализоваться в этой роли препятствует его интеграции в сферу домашнего хозяйства, а также стимулируют его исключение из семьи и последующую деморализацию.  Несомненным преимуществом данной статьи является то, что позиция в домашнем хозяйстве рассматривается в качестве властного ресурса, который определяет поведение партнеров на рынке труда в условиях трансформации.

Хотелось бы обратить внимание читателя на еще одно важное обстоятельство, которое непосредственно не раскрывается в сборнике, но вытекает из его содержания. Инволюционные стратегии отрицательно сказываются на научно-техническом развитии. Личная оценка рабочих мест с позиций выживания, в том числе в рамках концепций «удобной работы» и «вторичной занятости», остается положительной, несмотря на их крайнюю отсталость. Поэтому рабочие места с низким уровнем организации и производительности труда сохраняются и легко замещаются малоквалифицированными работниками, ориентированными на дополнительный для семьи заработок. Людей с ориентацией на «доходную стратегию» такие места не устраивают, но и найти что-либо соответствующее их уровню квалификации они не могут. Происходит утечка квалифицированного труда из сферы общественного производства в сферу обмена и мелкотоварного хозяйства. Отсталые технологии, доставшиеся в наследство от старой системы, сдерживают развитие инновационного поведения примерно в такой же мере, как и укоренившаяся привычка к лишениям и «ходить на поводке» социальной помощи. Отсюда видно, что научно-техническая реконструкция производства имеет большое значение, не только экономическое, но и социальное. Именно она может вывести людей из состояния общественной изоляции.

Материалы представленного тематического сборника раскрывают социальную ситуацию 90-х г. ХХ в. Прошло три года. Однако многое из того, что показано в в данной работе, остается актуальным. О том же, что изменилось к лучшему, пусть судит сам читатель. Его мнение послужит новой основой для социологических исследований, проводимых в Институте социально-экономических и энергетических проблем Севера Коми НЦ УрО РАН.

 

Член-корреспондент РАН В.Н.Лаженцев

Сыктывкар, март 2002 г.